Наваждения Камерного

Новый спектакль Смоленского Камерного  театра «Пушкин. Любовь. Чума» уже одним только своим названием вызывает интерес и желание увидеть своими глазами, что же означает это самое анонсированное в афише «наваждение».

Пушкин – это и есть Любовь, часть души русского человека, души, где живут с  самого  бессловесного  начала     образы, составляющие волшебный, драгоценный мир  пушкинского  литературного наследия.

Любая  строка  Пушкина  отзывается  дрожанием  в  душе потаённой струны, готовностью  продолжить  начатую  фразу, потому  что  мы  все, говорящие и думающие на русском языке, знаем, помним чуть ли не каждую пушкинскую строку, и сознательно или бессознательно преданы ткани  его  речи.

Входишь  в  зал, и в полутьме тебя сразу охватывают  приметы пушкинского мира.

Сцена  окаймлена листами, имитирующими   пушкинские рукописи.

Белые, привычно летящие пушкинские строки на черных страницах, заставляют вглядеться,  разобрать  и прочесть написанное им почти два века назад. Любовь  не  стареет.

А  вот  и  начало спектакля: двое станционных смотрителей ведут разговор с проезжающим «по  собственной  надобности»… Пушкиным – конечно, Пушкиным, молодым, быстрым, нетерпеливым, и  даже влюбленным. С наслаждением внимаешь  пушкинской  речи, и  на  дне  сознания мелькнёт легкое сожаление: никто и никогда  сейчас  так  уже  не  скажет.

Пушкин легко  двигается  по  сцене,  читает  стихи, возмущается,  пытается подкупить почтового чиновника, злится, смеется, отчаивается, вслух проговаривает строки письма к невесте, стихотворение, играет  в  шахматы с дожидавшимся почтовых лошадей студентом Дерптского университета… Только  ради  этого  прикосновения не  к Пушкину – хотя  бы  к  его  тени стоит   прийти  на  спектакль  Камерного и  насладиться  им!

А  дальше – ЧУМА…

Неизвестный  нам,  но  читанный  Пушкиным  Джон  Вильсон, его «Чумной город», благодаря которому и появилась пушкинская маленькая трагедия «Пир во время чумы»  – начало  триллера. Вернее, триллер  начинается  еще  до  начала пьесы.  Безмолвно, под  «страшную» музыку,  в  почти  полной  тьме движется традиционная гигантская  фигура  Смерти, то  бишь  самой Чумы.

Балахон,  колпак, красный  отблеск  под   капюшоном –  всё  по  протоколу. Фигура приносит  коробку (гробик?), стулья  для  участников  драмы. Надо  полагать, это уже идет обещанное «наваждение».

А   Пушкин  на  наших  глазах  перелагает  в  бессмертные, живущие  в  памяти         строчки «Пира  во  время  чумы»  текст  Вильсона.

Ничего общего  с известным фильмом Михаила  Швейцера! Там – ожившие  персонажи Пушкина, здесь – пусть точные, но обездушено — схематичные  марионетки.

Но  какие  красивые! Но как  они выразительны! Как  отточены  и  синхронны  их движения! Как они завораживают – до дрожи!

А  музыка! Изумительно  уместная, и, к  стыду  моему, почти  незнакомая музыка создает  атмосферу  напряжения  и  кошмара  при  первом же  появлении Чумы. И дальше сопровождает   она всю  фантасмагорическую сцену.  Но  все-таки к концу первого   часа действа зритель подустаёт. Кто-то взглянул на часы, кто-то наклонился к уху соседа…

Пушкин  скромно продолжает  быть,  но  его  тоже включили, точнее сказать, «припахали» в триллер.

Вот  он  уже  съежился  у  стены, а  Чума тут  как  тут!  Правда, Любовь как бы не оставляет его. Воплощенная в  образе милой, пластичной  девушки, она  то  нежно  касается поэта,  то  мелькнет  в  поле  его бытия:

И может  быть,  на  мой  закат  печальный 

 Блеснет  любовь  улыбкою  прощальной…

Снова  чуть  сжалось  сердце… Продолжение   «по  Вильсону»  принимаешь  почти спокойно, несмотря  на  льющиеся  со  сцены   чумные  кошмары, персонажи  ведь   те же изощренно-изломанные, выразительные, фантастически танцующие марионетки…

Вот  и  Чума  перешла  в  другой  регистр.  «Вам  мат, Александр  Сергеевич», – это всего  лишь еще  один  студиозус.

Или  это  грядущая   судьба?

По  хорошим законам действие кончается мажорным аккордом (немножко  дофамина!)

Наш Пушкин уезжает  к  невесте. Тут  тоже  изюм! Щедрая река смоленского зелёного мая, из открытой Пушкиным двери, начисто сбрасывает    прочь  наваждение!

Так  что  идите  в  театр!  Смотрите, слушайте, наслаждайтесь, ужасайтесь,  и  может быть, порадуетесь  еще  одной  встрече с  поэзией  Пушкина. И  детей  с  собой возьмите, можно  и 12+.

Лина Марченко